"Глава 17" читать
Никто лучше самого Фильки не знал, была ли в его сердце хоть какая-нибудь иная мысль, чем помочь Тане как можно скорее. А все же он не был доволен ни своим собственным поведением, ни поведением друзей в этот день.
Первое мгновение он было кинулся вслед за Таней по коридору, но, увидев за углом Аристарха Аристарховича Аристархова, его плечи, поднятые чрезмерно высоко, его равнодушные очки, его руки, занимавшие так много пространства, что, казалось, никому больше не оставалось места на свете, Филька остановился невольно и решил вернуться назад.
Но и в раздевалке он тоже не увидел ничего хорошего. В темноте между вешалками у газеты все еще толпились дети. Книги Тани были сброшены с подзеркальника на пол. И тут же, на полу, валялась ее дошка, подаренная ей недавно отцом. По ней ходили. И никто не обращал внимания на сукно и бисер, которыми она была обшита, на ее выпушку из барсучьего меха, блестевшего под ногами, как шелк.
Усвоив себе странную привычку время от времени размышлять, Филька подумал, что если бы старинные воины - и не старинные, а другие, которых он видит сегодня под суконными шлемами с красной звездой, - не помогали друг другу в походе, то как бы они могли побеждать? Что если бы друг вспоминал о друге лишь тогда, когда видит его, и забывал о нем, как только друг ушел в дорогу, то как бы он мог когда-нибудь вернуться назад? Что если бы охотник, обронивший свой нож на тропинке, не мог спросить о нем встречного, то как бы он мог заснуть спокойно всегда один, в лесу, у костра?
Размышляя так, Филька опустился на колени в пыль среди толпы, и многие наступали на его пальцы. Но все же он собрал книги Тани и, ухватившись за Танину дошку, изо всей силы старался вырвать ее из-под ног.
Даже и это не так-то легко было сделать. Наступив на нее тяжелыми валенками и не двигаясь с места, стоял на ней толстый мальчик, которого Таня всегда принимала за бестию. Он кричал на Колю:
- Я это могу тысячу раз повторить! Да, могу повторить: надо выбросить твою Таню вон из отряда.
А Коля в теплой шапке - он еще не успел ее снять, - подняв бледное лицо, молча смотрел ему в глаза. И от гнева у него не хватало голоса.
Он тихо произнес:
- Ну, скажи еще что-нибудь про нее, и я не посмотрю, что ты такой толстый, - я скручу тебя, как щенка, и выброшу на улицу!
- Это ты-то меня скрутишь? - с громким хохотом ответил мальчик. - Да ты меня с места не сдвинешь!
Коля схватил его за грудь, но, ослабевший после болезни, не мог его даже покачнуть.
А меж тем мальчик занес уже руку над Колей, готовый стукнуть его кулаком.
Тогда Филька, не размышляя больше ни о чем, распрямил свою ладонь, очень твердую от привычки хвататься за деревья, и ребром ударил толстого мальчика под колени с такой силой, что тот кубарем полетел на пол.
Коля не успел получить удара. А Филька быстро выхватил дошку и, бережно отряхнув ее от пыли, повесил на крючок. Таким образом, он сделал сразу два дела и немедля принялся за третье. Он подошел к мальчику, ошеломленному от падения, и, взяв его за плечи, осторожно поставил на ноги. Потом погрозил ему обмороженным пальцем, на котором повязка была уже вся в грязи и болталась.
- Ты у нас в городе и в школе еще совсем чужой, - сказал Филька, - и я прошу тебя очень: будь хоть раз человеком. И ты будешь им, я даю тебе честное слово!
Он успел сказать это как раз вовремя, потому что в ту же минуту заметил перед собой Аристарха Аристарховича Аристархова. Руки его были на этот раз опущены и не занимали много места, так как рядом по одну сторону от него стоял Костя-вожатый, человек еще совсем юный, а по другую директор, старый и добрый человек.
- Сейчас же отыщите Татьяну Сабанееву и пришлите ко мне, - сказал Аристарх Аристархович.
И в голосе его они не услышали ни одного звука, похожего на милость.
Тогда толстый мальчик посмотрел на Фильку, Филька - на него, и оба они взглянули на Колю и втроем низко поклонились Аристарху Аристарховичу Аристархову.
Им уж не хотелось ни драться, ни ссориться друг с другом.
- Где же мы ее найдем? - сказали они. - Мы ее нигде не видели. Как же мы ее к вам пошлем, Аристарх Аристархович?
Сказав так, они отодвинулись в сторону и, обнявшись, пошли, занимая всю дорогу и напевая негромко песенку, знакомую всем:
Не надо, не надо, не надо, друзья,
Гренада, Гренада, Гренада моя...
